От Кьоджи до Ростова рукой подать

Полный текст статьи Людмилы Львовны Фрейдлин о спектаклях 83-го театрального сезона, опубликованной в журнале "Театрал". Там она в более кратком варианте. Здесь - исходная полная версия.

ОТ КЬОДЖИ ДО РОСТОВА РУКОЙ ПОДАТЬ
Полный текст обозрения спектаклей Ростовского Молодежного театра

Ростовский тюз (ставший позже Молодежным театром, или Театром на Свободе)) был знаменит, и слава его держалась долго – десятилетиями: при режиссерах Владимире Молчанове, Артуре Хайкине, Юрии Еремине, Вячеславе Гвоздкове, Владимире Чигишеве. На ростовские минифесты съезжались театральные люди со всего света.

Без малого восемь лет, как жизнь тут потускнела. Приходили и уходили режиссеры и директора театра. По разным причинам не удержался ни один. Долги росли, репертуар не складывался, труппу лихорадило, и это больно было видеть, поскольку, несмотря ни на что, она оставалась талантливой, живой и хотела настоящей работы.

Нынешний сезон в Молодежном начал новый главный Михаил Заец. Сыграли семь премьер разного художественного достоинства. На некоторых стоит остановиться.

«Вечера на хуторе близ Диканьки» по Н.Гоголю обозначены как сказка для взрослых, но жанр их поддается и более конкретному определению. Он близок к стилистике шутовского представления, ярмарочного балагана, площадного действа с традиционными украинскими персонажами: головой, чертом, разбитной бабой, дьяком, кумом… И воплощено это с полным пониманием специфики жанра командой М.Заеца: художником по костюмам О.Трофимовой, художником-модельером Д.Мозгуновой, постановщиком вокальных номеров А.Венглевским, балетмейстером С.Никульшиным.

Детская фигурка, детский голос, читающий сказку; многофункциональная белая избушка на белом покрове сцены (художник А.Паненков); веселые, задорные девушки – не только участницы действия, но и своеобразный многокрасочный орнамент представления, певучее обрамление народной картины – всё работает на замысел, хотя приемы далеко не новые. Впечатляет (пусть тоже не впервые) – то, как по воле режиссера неутомимая, находчивая, лихая, с очевидным талантом причаровывать козаков Солоха оборачивается томной императрицей (С.Лысенкова), а верткий, азартный Черт – важным Потемкиным (С.Беланов). Совсем нетиповая Оксана в исполнении М.Карлышевой лишена простодушия и доброты (да и обаяния тоже), манерная, с металлическими нотками в голосе. Остроумно переосмысленные персонажи: японского облика Пацюк (Б.Вернигоров) и Дьяк с неожиданно бесовскими повадками (А.Волженский) – озорно монтируются с традиционными фигурами малороссийского быта.

Одна из таких фигур – гулкоголосый, напористый Голова (А.Семикопенко). Вывернуться из щекотливой ситуации у него не больно получилось, и он ограничился забавным междометием: мол, сами видите – что вышло, то вышло; конфуз, одним словом. А тут Чуб, товарищ по неудавшемуся приключению – из сидельцев в мешках, тоже от обалдения спасительный вопросик кинул, и Голова сразу пришел в степенное равновесие, авторитетно заверив, что сапоги вернее дегтем смазывать. Есть в обрисовке этой фигуры нескупые фольклорные краски, и в то же время она полнокровная, натуральная, живая, крепко укорененная на родной почве...
...Тут надо заметить, что если для сибирских зрителей (для которых прежде работал М.Заец) стихия украинских народных представлений достаточно экзотична, то для ростовчан, ввиду близости, в том числе и географической, недавней советской республики, искусство это вовсе не чужое. В пограничных районах у нас и нынче балакают на суржике. И актерам нашим специально осваивать язык и сценическую манеру не требуется; во всяком случае, тем, что выросли в наших краях.

В духе петрушечных представлений, где народ потешали вольнодумцы и охальники, уместно режиссерское «богохульство», и желание остро поязвить над государственным устройством, и сунуть космический спутник в ернический парад знаков местной жизни, и снизить мечту о черевичках современного спортивного фасона (очень похожих на царские, только те чуть ли не под коленку подходят, и шнуровочка позмеистее).

«Знакомство императрицы с народом», являющим смирение с хитрецой пополам («почему ж не жить как-нибудь?...») – одна из примечательных сцен спектакля, пример того, как без всякого вмешательства в текст он становится свежим, сегодняшним. Вся эта сценическая рождественская круговерть напоена победительным жизнелюбием.

Театр еще раз заговорил со зрителями о торжестве здорового и доброго начала в человеке на совершенно ином материале: М.Заец взял к постановке повесть Э.-Э. Шмитта «Господин Ибрагим и цветы корана» (спектакль называется «Господин Ибрагим»).

На камерной сцене – четверо актеров. Загадочное начало: все в восточных белых халатах, движения медленные, лица сосредоточенные. Один человек снял халат – и вот он уже лавочник, обычное лицо. На маленьком пространстве камерной сцены, почти пятачке, разворачивается история вселенского масштаба.

Мальчик Момо (Моисей) с Голубой улицы рассказывает про свою жизнь и тут же проживает ее; отстраняется и снова окунается в нее. В 20-страничной повести Шмитта каждое слово – на вес золота, и режиссер не хочет терять этот текст от первого лица, поэтому Е.Овчинников в спектакле и рассказчик, и артист. И ему нужно участие зрителей. Время от времени он напрямую к ним обращается. Поначалу признается, что в 11 лет совершил первый самостоятельный шаг: разбил свинью-копилку и пошел, куда хотел – на веселую Райскую улицу, где стал мужчиной. Момо дает кому-то в первом ряду подержать эту розовую копилку.

Предметов на сцене мало (художник А.Литвинов). Внушительных размеров чемодан, раскрываясь, превращается в компактную бакалейную лавку Ибрагима с коробочками, баночками и затейливыми мешочками с бахромой. Лавка открыта «даже ночью и по выходным». Стул поодаль – обозначение жизненного пространства адвоката, тут он с сыном и общается. Сзади книжный шкаф. Ну, как без него: адвокат – человек образованный. Рискну предположить, что он по существу ни к какому месту не привязан. Во всяком случае, душа его явно не здесь, в этом условном жилище (условном ввиду безличности предметов быта).

Материальное в этой истории вообще довольно зыбко. Многое зрителям предлагается дорисовать в своем воображении, которое они, надо сказать, радостно включают. Например, о победе над несговорчивой негритянкой Момо рассказывает, взяв в руки плитку шоколада и откусив пластинку. Езду на машине, как известно, можно имитировать на чем угодно, хоть на высоких табуретах из лавки. А вот Ибрагим выносит легкий, скромного тона коврик – обычно такой используют для мусульманской молитвы. Но когда его расстелили, это оказалась пестрая карта Парижа, и пошли мальчик с лавочником гулять вдоль набережной Сены, свернули на Елисейские поля, на знаменитую улицу Фобур-Сент-Оноре, к потайным садам Пале-Рояля…

...Однако главное путешествие Момо, свидетелями которого мы становимся, это путешествие из легкой безответственной жизни в подлинное познание мира. То есть внутреннее путешествие. Исполнителю этой роли Е.Овчинникову вовсе нет нужды выглядеть 13-летним; важно чувствовать себя таким. Его герой мечется между сумрачным отцом, вечно недовольным и попрекающим сына примерным братом Полем (которого, скорее всего, и в природе не было), и лавочником Ибрагимом, всевидящим и всезнающим. Эти два полюса воплощают А.Семикопенко и Н.Ханжаров: один замкнут в себе и раздражен, другой незлобив. Один согбенный, потухший, другой – со спокойным взглядом, живущий в гармонии с миром и собой, хотя бывает суховат и бесстрастен.

Сыграть несколько ролей в спектакле для опытного артиста вовсе не сложная задача, и А.Семикопенко, извините за невольный каламбур, играючи справляется с ними (полицейский, продавец), меняя пластику, интонации. А сцена в магазине еще и решена иронично: в ней Момо, словно рефери, разводит и сводит «соперников». Сложнее в рамках одной роли показать, как меняется человек; где та последняя черта, за которой жизнь отцу стала невмоготу. Артист играет человека старше себя, хотя адвоката, имеющего сына-подростка, скорее всего, до срока состарила несчастливо прожитая жизнь, и это обстоятельство, как я полагаю, должно менять внутреннее ощущение артиста.

В.Искворина тоже выходит в трех ролях: проститутки (нарочито плакатный ее экземпляр), Бриджит Бардо и матери Момо. Напряженный диалог матери с сыном – урок проповедуемого Ибрагимом очищения от ненависти. Оказывается, «красота повсюду» – кто бы мог подумать! А увидеть ее можно только сердцем – «вместилищем божественного присутствия». Момо оказался благодарным учеником. Он потянулся к человеку, у которого не только бакалея, а и душа распахнута «даже ночью и по выходным». Позже и цитаты ибрагимова друга Абдуллы о том, как улучшать себя, повзрослевший Моисей произносит именно как заповеданное ему для дальнейшей жизни. Произносит, будто осторожно пробует на звук, осмысливая по пути к себе лучшему.
В повести (и спектакле) три главных персонажа, но вынесено в название имя Ибрагима, потому что его духовный наследник Моисей становится бакалейщиком Мохаммедом, «арабом на углу», переняв и впитав образ мыслей и образ жизни Ибрагима, по существу перевоплотившись в него. Об этом рассказывается, но это пока не сыграно.

Вообще в маленьком шедевре Шмитта всё непросто, и, хотя спектакль несомненно стоит добрых слов, глубины текста не вычерпаны до дна. Жизненные перемены, а то и потрясения не столько пережиты, сколько лишь объявлены. По части формы режиссер явно превзошел умение извлечь из актеров творческий максимум, на который они способны. Уверена, что блиц-работа тут сыграла свою роль, ибо театр нуждался в скорейшем обновлении репертуара.

Что же до загадочного начала, закольцованного финалом (кружением всех четверых персонажей в белых халатах), то именно в последней сцене притча, возникающая из повести, являет нам свой безусловный, естественный жанровый облик. Режиссер, убрав сюжет посещения нашими героями текке – монастыря, где волчком вращались дервиши (о чем мы узнаем только со слов Момо), – «перепоручил» этот ритуальный танец всем участникам истории.

Звучит удивительная музыка, напрочь лишенная привычной агрессивности ритмов как знака сегодняшнего дня. Ее автор – певец и музыкант из Анголы Бонга. Он привил к стволу старинного стиля сембе (из которого выросла самба) побег европейской инструментальной музыки. Свободное дыхание новой мелодии располагает слушателей–зрителей к неспешным мыслям, красота медитативных повторов – к желанию пристальнее вглядеться и в окружающий мир, и внутрь себя...
Танец под ангольско-португальскую музыку объединил четырех очень разных людей (заметьте: и Момо с отцом, и Ибрагим, живущие в Париже, не принадлежат к титульной нации). Но не в этом дело; важно то, что они люди, и их сердца ликуют и болят от одних и тех же причин. Поэтому столь целительно вращение вокруг своего сердца – как мы уже усвоили, вместилища божественного присутствия. Они вместе, и в то же время каждый отдельно, прислушиваясь к себе, отмечает, как устанавливается лад в душе, не требующий слов в свое подтверждение.
Всем существом вовлекаешься в это сценическое кружение. Миниатюрная повесть о мальчике с Голубой улицы представляется уже масштабной сагой о вечном мире и месте человека в нем.

И вот сезон завершен «Кьоджинскими перепалками» К.Гольдони в постановке А.Баргмана (Санкт-Петербург) и сценографии Н.Чернышева (Новосибирск). Получилась комедия в регистре морского шторма. Обитатели городка не умеют говорить спокойно. Все надрываются, доказывая свою правоту, патетически воздевают руки к небу, принимают скульптурные позы, приплясывают, не в силах сдержать свой темперамент. Разве что замечательный падрон Фортунато своим невозмутимым мурлыканьем пытается урезонить обе стороны.

Всё на сцене работает как полагается: корабль с лихими моряками (сильно смахивающими на пиратов); рыбы – они же улов, они же подручное средство в драке; дома-ставки враждующих семейств, которые легко передвигаются и в финале съезжаются в один дом.

Наше зрительское удовольствие с артистами обоюдное. Они увлечены и самой историей, и режиссерской трактовкой, и хороши все до единого. Отдельной строкой следует сказать о выпускниках колледжа культуры, которые заняты были, с большим или меньшим успехом, в других спектаклях, но здесь впервые стали полноправными артистами рядом с мастерами.

Строго говоря, какая там Кьоджа! Это абсолютно одесско-ростовская история: наш южный темперамент и наша способность делать классический шаг от любви к ненависти и обратно.
«Перепалки» – тот случай, когда качество и касса в одном флаконе. Чтобы удержать и умножить этот успех, нужна (что всем понятно) тщательно проработанная репертуарная политика на перспективу. Как ни велика классика и возможность говорить на ее материале о современности, без сегодняшней драматургии всё же нет полного счастья.

Автор - Людмила Фрейдлин

Сокращенный текст статьи в журнале "Театрал" - http://www.teatral-online.ru/news/9734/