Сергеич, смелее!

СЕРГЕИЧ, СМЕЛЕЕ!
Субъективные заметки о премьере Ростовского молодежного театра

И вовсе не было нужды таким образом подбадривать Пушкина, ибо он и без того в этой истории оказался неробкого десятка. А называлась история «Онегин» («Страницы из дневника Е.О.»). По моим впечатлениям, не столько дневник, сколько фантазия на темы Пушкина. Кажется, режиссер Александр Горбань (инсценировка и музыкальное оформление – тоже его рук дело) иронизирует по поводу известного постулата: «Работая над произведением, ставь всего автора». Блеснут здесь осколки и «Медного всадника», и «Пиковой дамы», и «Мазепы», промелькнут отдельные стихотворные строчки… А уж связать их воедино с горестными онегинскими приключениями – это исключительно на художническое усмотрение зрителей.

И музыкальную чересполосицу укладывайте в своей душе, как можете: ариетку Вертинского, гармошкины переливы, тему Монтекки и Капулетти из балета Сергея Прокофьева «Ромео и Джульетта», песни из послевоенных советских фильмов… И Петр Ильич Чайковский не забыт. Сгодились и англичанин Карунеш, увлеченный восточными мотивами, и француз Юг Ле Барс, знающий толк в музыке для театра и кино.
Пушкину на подмогу режиссер призовет другого гения. «Погиб поэт, невольник чести…» – прозвучат знакомые строки над телом несчастного Ленского, хотя ассоциаций, вроде бы, никаких. Позже и Николай Васильевич Гоголь пожалуют, и они с Александром Сергеичем, как пара коверных, будут потешать почтенную публику. А когда два хороших артиста (в данном случае Юрий Филатов и Сергей Беланов) на сцене дурака валяют, это удовольствие для театральных завсегдатаев. Минута, другая – и сквозь забавную перепалку просачивается настойчивая мысль о том, что птица-тройка как неслась неизвестно куда пару веков назад, так до сей поры направление это не уточнилось. Порадовать нечем, извините.

А Онегин тут причем? По большому счету, мы тут все причем. Времена прошедшие и нынешние сошлись в одном, неостывшем, вопросе и отсутствии ответа. Однако водить школьников на этот спектакль в поддержку урокам, где роман «проходят», пожалуй, будет делом рискованным. Постановка демонстративно отрицает его хрестоматийное прочтение, воплощением которого становится училка литературы (Анна Корзун), гладко зачесанная, бесполая, вооруженная указкой. Покрикивает время от времени, потому что ее не слушают. А строки, известные всем поголовно (мы же все учились … понемногу), произносятся сами собой, моментально извлеченные из памяти, и училку, ей-Богу, жалко. Пушкина и пресным чтением не испортишь.

В спектакле же Александр Сергеевич затмевает на сцене всех. Главный он тут. Взъерошенный, импульсивный, вездесущий, непредсказуемый. Мотается туда-сюда в крайнем творческом возбуждении, разбрасывая листки бумаги (исписанные, вероятно). С любопытством подглядывает за обитателями и гостями деревенской усадьбы, вслушивается в их разговоры, то понуждает к определенным поступкам, то открещивается как лицо якобы непричастное к их козням, а то и встраивается в обыденную жизнь. В баньке, например, где молодухи весело охаживают веничками любителей попариться. И Пушкин среди них, лукавый, насмешливый, не выпускающий пера из рук. Может, строчит в журнал злоречивые публицистические строки, чтобы подписать их потом псевдонимом для этих целей – Феофилакт Косичкин.

Выдумка, игра, смена обличья – это так в духе молодого Пушкина. Тяга к шутовству и загадочной игре поддержана декорацией, уместной в бальной зале (художник Алексей Паненков): разлапая люстра с точками лампочек, повторяющих рисунок звездного неба над узким зеркалом, отражающим тыльную сторону людей и предметов. Полагаю, такая сценография не в полной мере использована.

В какой-то момент Онегин выйдет набеленным-напомаженным, обернется карнавальной маской, спрячется за нее. В 10-й главе романа есть упоминание о том, что герой пользовался белилами, но здесь смысл приема другой. Подлинная эмоция (или желание скрыть ее отсутствие) заслоняется ерническим вызовом. А уж француз Трике (явный двойник автора в романе) предстает в виде персонажа комедии дель арте, в котором поочередно проступают черты то Арлекино, то Пульчинеллы, то Тартальи (артист Владимир Ануфриев). Мосье забавляется, как и автор, его породивший. Нелишне тут вспомнить, что Трике – лицейское прозвище Пушкина. И уж непременно подчеркнуть, что в романе «Евгений Онегин» столько же иронии, сколько драматизма и лиричности. И тут режиссер строил спектакль в согласии с автором, кроме абсолютно зряшных, на мой вкус, приемов, набивших оскомину в десятках версий. Мобильник, например – этот расхожий знак времени, по существу ни о чем не говорящий. “Please, call back…” И что?
Куда более сегодняшним выглядит Онегин (Алексей Остафийчук), одеждой и обликом никак не обнаруживающий принадлежности именно к ХIХ веку. Строго говоря, режиссер лишил эту фигуру индивидуальности. Даже того, что свет об Онегине по малым приметам решил, нам разглядеть не довелось: ни особого ума, ни милоты. Молодой циник – всё, что можно о нем сказать. Живучий, неистребимый тип, и задача его воплощения решается по преимуществу не через актера, а через мизансцены. Онегин на заднем плане очень медленно чистит яблоко, когда Татьяна, задыхаясь от волнения, читает письмо признания, и кожура должна закончиться аккурат к последним ее словам.
А отповедь купирована, что ли? Толчея, суета, беготня по наклонным мосткам – долго, очень долго. Четверть часа, наверное. Однако вот и нравоучение: «…супружество нам будет мукой…». К финалу же встречаются маска и живое лицо. Люстра, увитая листьями – напоминание о саде, где Онегин отчитал бедную девочку; между ними – непреодолимая диагональ. Игра закончилась, непреклонная жизнь вступила в свои права. Ничего нельзя переиграть, как нельзя никакой силой перерешить исход дуэли – так Ольга пытается вмешаться в божий промысел, поднимая сраженного Ленского для другого поединка, без смертельного исхода.

Кстати, Ольга (Арина Волженская) – единственная из героев романа – будет наверняка принята и ревнителями классической трактовки. Наивность, порывистость, трогательные кудряшки. Юное безответственное существо. Не любовь ею движет, а чувство вины перед Ленским (Григорий Волков). Оба они – инфантильные подростки, которым еще не ведомы сильные чувства. Точно персонажи деревенской пасторали, катят они механических бабочек на длинных палках, развлекаются по-детски. С Ленского снят романтический флер, он опрощен и более других погружен в атмосферу усадьбы. Он тут свой и счастлив ощущением родства со всем и со всеми. (Этими безобидными типами будут населены более поздние обломовки и кирсановки).

Анне Богун вряд ли в мечтах являлась роль Татьяны (фактура «поперечная»), но бывают сюрпризы судьбы. И почему бы одной из барышень Лариных и не быть такой? Девочка-верста; вздыбленные, с отливом в яркую ржавчину, волосы; никаких женских уловок – желания понравиться, привлечь внимание; наконец, защититься от позора. А во втором действии этой Татьяне удалось не столько повзрослеть, сколько поскучнеть, приняв добропорядочную жизнь и статус княжеской жены. «Вполне подходящая пара», – подумаешь, глянув на нее с Греминым, на их ровную поступь, на их постные лица.
А что же отвергнутый Евгений? Заметили ли вы внезапно вспыхнувшую любовь, которую он, пресыщенный, когда-то не узнал в лицо? В этом спектакле вообще как-то всё не про любовь. Лишь уязвленное самолюбие…

А теперь еще раз возьмите в руки программку к спектаклю, где расположены вразброс заметки к десятой главе «Евгения Онегина». «Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не больно. Петрарка». Будете по-прежнему утверждать, что Пушкин прозрачно прост и понятен?

Автор – Людмила Фрейдлин

Ссылка на материал: http://www.nmdt.ru/forum/viewtopic.php?f=7&t=34&start=95